Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Аксакалы Гаджи Гуламали увезли Гюльджахан в дом Кербелаи Аждара, а Имран с Гюльбешекер спустились на первый этаж в приготовленную для них свадебную комнату.

На следующий день я не мог узнать молодоженов — Имрана и Гюльбешекер. Они не были похожи на тех людей, кого вчера вечером поздравляли гости и хозяева. Словно прошедшая ночь изменила их обоих.

Но что со мной?.. Я ушел к себе в комнату, и мне вдруг стало тоскливо… Два года мы с Имраном, как бы то ни было, всегда были рядом, в этой комнате… Или мне грустно, что прежних отношений между нами уже не будет? Мало мне было его ядовитых замечаний?

Я никак не мог понять, что же произошло с Имраном и Гюльбешекер за прошедшую ночь… Смешливая и болтливая Гюльбешекер стала слишком уж серьезной и молчаливой. Имран побледнел и даже постарел за ночь. Я спешно вымыл посуду, оставшуюся со вчерашнего дня: вечером, когда ушли гости, я опасался разбудить хозяев.

И всегда не слишком словоохотливый, Имран вообще перестал говорить. Когда ханум давала ему распоряжения относительно обеда, он хмуро смотрел себе под ноги и ничего не говорил.

«Наверно, — решил я, — и Гюльджахан с Кербелаи так же изменились. Гюльджахан теперь не станет и говорить со мной».

Я заметил, что Имран теперь проявлял значительно меньше усердия к своим обязанностям и делал все нехотя. Теперь на меня падала бо́льшая часть работы на кухне. Должен сказать, что Гюльбешекер старалась не попадаться на глаза господам и все возилась в своей комнате.

Жизнь входила в привычную колею, если не считать постоянно дурного настроения у Имрана.

Однажды во время очередной прогулки по Джыдыр дюзю Вели-бек встретил Джаббар-бека. Они вместе прошли к живописному роднику Иса-булаг и вернулись домой, где к тому времени их ждал Мехмандар-бек.

И я снова подошел к Мехмандар-беку, чтобы напомнить ему о своей просьбе.

— Я что, — ответил он, — мне все равно, но Джевдана-ханум упорствует! Так что на меня не обижайся!

Я огорчился, и Мехмандар-бек добавил, чтобы утешить меня:

— Между прочим, директор семинарии из ваших краев. Он славный человек. Пойди к нему, может быть, он что-нибудь придумает. Но не опоздай! Там уже много заявлений подано. Завтра же напиши о своей просьбе и отдай в руки самому директору. Ты сможешь написать?

— Написать я смогу, только что в нем писать?

Мехмандар-бек улыбнулся и объяснил, о чем я должен просить в своем заявлении.

На следующий день по дороге на базар я с заявлением в руках завернул в семинарию. Директора на месте не оказалось, и я отдал свою бумагу секретарю.

Через два дня, вернувшись с базара, я увидел письмо, брошенное у ворот нашего дома. Я поднял его. Оно предназначалось мне. Меня приглашали на завтра к директору семинарии.

В назначенный час я уже стоял на пороге директорского кабинета. Толстогубый, светловолосый человек с дымящейся папиросой в зубах поздоровался со мной и тут же стал проверять мою грамотность и знание русского языка.

На все заданные вопросы я дал ответы, и он, улыбнувшись, пожал мне руку и сказал, что с первого сентября в семинарии начинаются занятия. Но прибыть в семинарию я должен тридцатого августа, чтобы получить место в общежитии и форменную одежду семинариста.

Я был безмерно счастлив. Но судьба решила распорядиться по-своему.

СМЕРТЬ ПЛЕМЯННИЦЫ

Я считал дни. Рано утром мечтал, чтоб скорее наступил вечер. Не успевало взойти солнце, как я ждал, когда оно сядет. Вот и пришло тридцатое августа.

Чтоб никто не узнал, что я покидаю дом, я постарался поскорее управиться с покупками на базаре. Когда вернулся, надеясь сразу после завтрака уйти в семинарию, то увидел письмо, брошенное, как и первое, за ворота. Я с опаской поднял его. Недоброе предчувствие меня не обмануло: письмо от Бахшали! Не успел развернуть, как в глаза бросились слова: «…тяжело больна». Кто-то под диктовку Бахшали писал:

«Свет моих очей, Будаг! После своего привета спешу тебе сообщить, что твоя племянница тяжело больна и очень хочет тебя видеть. Как получишь письмо, не задерживайся, поскорей приезжай. А то будет поздно».

Я почти не сомневался, что девочка уже умерла. Какой-то злой рок витает над нашей семьей. Надо срочно достать деньги. В тот раз меня выручила Салатын-ханум. К кому мне сейчас обратиться?

Я поднялся на балкон и, увидев хозяйку, протянул ей письмо. Джевдана-ханум и бровью не повела. А Вели-бек сразу же ушел к себе в комнату — подальше от любых разговоров. Я стоял и ждал, но, как оказалось, напрасно.

Что ж, уйду ни с чем. Но что-то следовало предпринять Я решил обратиться за помощью к Дарьякамаллы; конечно, она уже не живет в этом доме, но душа у нее добрая.

Едва только Дарьякамаллы узнала о моем горе, она дала мне тридцать рублей. В тот день в Агдам уезжал племянник Мехмандар-бека, и Дарьякамаллы попросила его уплатить за меня фаэтонщику.

В Агдам мы приехали, когда солнце стояло в зените. Такой испепеляющей жары я давно не испытывал. От пыли и зноя горело нутро. Я зашел в чайхану и выпил подряд три стакана чаю. Немного отдохнул в тенистом саду, который примыкал к чайхане, зашел в магазин за чаем и сахаром и поспешил в Учгардаш.

Племянница была еще жива, но часто впадала в беспамятство, бредила и тихо постанывала. Я не смог удержать слез и заплакал, сидя у ее изголовья. Так я провел ночь.

На следующее утро я отправился во врачебный пункт. Бахшали дал мне арбу, и я смог пригласить доктора к девочке.

Доктор долго ее осматривал и выслушивал. Когда он вышел от больной и я сливал ему воду на руки, он с укоризной сказал:

— Всякую болезнь надо лечить в самом начале, а не тогда, когда у больного уже нет никаких сил. Девочка очень слаба, и вряд ли ей осталось долго жить. С этим надо смириться. К сожалению, у меня нет средств, чтобы помочь ей.

Он тщательно мыл руки с мылом, избегая смотреть на меня, понимая, наверно, мое состояние. Деньги взять за свой приезд он категорически отказался. Молча сел на арбу, аробщик взмахнул кнутом, и доктор уехал.

Я снова пошел к больной. Она гулко кашляла, волосы разметались по подушке. Силы оставляли ее. Ей все труднее становилось дышать. Жизнь едва теплилась в худеньком тельце.

Я укорял себя, что совсем забыл о